Живая вечность
Евангелие как Текст
См. о "Семинаре о Иисусе": Фанк - Борг о чудесах.
Текст без автора – мечта многих литературных критиков. Под это даже теории подводятся – мол, критик (иногда скрывающийся под маской "вообще читатель") есть со-творец текста. Автор всего лишь родил, читатель – вырастил, воспитал.
Это атеизм, но только отрицается не бытие Божие, а бытие писателя. Как и атеизм, такое (не слишком умное) литературоведение отрицает не столько бытие автора, сколько необходимость бытия автора.
"И я бы мог!" – цитирует критик Пушкина. "И я бы мог написать Евгения Онегина! Я своим прочтением решительно улучшу Евгения Онегина!" Только вот Пушкин "и я бы мог" сказал не о писателе, а о жертве палача. О поэтах-предшественниках Пушкин, скорее, говорил своим творчеством "Я бы так не мог, я другой". Его "и я бы мог" означает – полезно помнить – "и меня могли бы убить". Да и убивали, и убивают – Пушкина убивают всякий раз, когда заставляют детей его изучать. Пушкин (и не он один) болтается в школьной программе как висельник – среди тех висельников, которые вполне заслужили быть преподаваемыми в школе.
С появлением интернет-механизмов, позволяющих частному лицу ежедневно выставлять для прочтения текст, быстро обнаружилось, что психологически невозможно изо дня в день следить за текстами одного и того же автора годами, как бы они тебе ни нравились. Это оказалось верным даже по отношению к титанам. Ежедневно выставлять тексты из дневников Толстого, Шевченко, Амвросия Оптинского – точно, надоедает. Сесть и прочесть в один присест – нормально, а как газету – утомительно. Потому что газета пишется не одним человеком, а многими, газета не мини-книга, а мини-библиотека.
Интернет как технология не создал ничегошеньки нового, он лишь увеличил плечо рычага. Раньше тексты доходили до читателя "как свет далёких звезд доходит", теперь – как комары на болоте.
До интернета текстов, которые ежедневно потреблялись, было немного. Точнее, это были только сакральные тексты. Евангелие было уже давно разделено на кусочки для ежедневного чтения. Сегодня в интернете много мест, где предлагают и всю Библию, пошинкованную для ежедневного чтения.
Здесь начинается вера. Либо вера есть – и тогда ежедневно читать Евангелие удовольствие. Либо её нет – и тогда ежедневное чтение Евангелия мука. Эту муку можно на себя принимать из высоких побуждений, а можно плюнуть и бросить. Неверующие так и делают. Но сколько же людей, которые не веруют, а Евангелие всё-таки читают. Они же "христиане", а многие даже "священники". Трудно, скучно, надоело, но – "положение обязывает".
Вот это и есть победа антихриста. Антихрист – это Христос-текст, Христос без Духа, Христос без Отца, Иисус без Автора. Христос как основа бытия, Христос как стержень европейской цивилизации, Христос какой угодно – только не Христос, являющийся в Духе Святом. А другого Христа, между прочим, нет и быть не может, и не подобает быть иному Христу. О чём Иисус и говорил – иду к Отцу, пришлю Духа.
Единственное, что может побудить годами следить за интернет-измерением того или другого человека, – это личное знакомство с этим человеком. Иногда знакомство может быть совсем мимолётным, но ведь "личное" – это не протяжённость, это высота. Большинство "знакомств" – вовсе не личные, а мимоличные, почему и греховна фамильярность, когда пытаются строить дом не на пуде съеденной соли, а на звуке хлопка одной ладонью по плечу ближнего. Но если "замкнуло", если "свет пошёл", – тогда и безыскусные, и скучноватые, и даже совсем ошибочные текстики воспринимаются иначе. Это и есть любовь – иногда родительская, иногда любовная, иногда дружеская, и под всеми ними – любовь Божия. Потому что если бы Бог не любил людей, каково Всевидящему ежедневно и ежеминутно видеть то, что Соломон деликатно назвал суетой сует – хотя по совести мог бы употребить и какие-то матерные выражения.
*
КАКИМ ЧЕЛОВЕКОМ БЫЛ ИИСУС
Мы не только не можем, но и не должны знать, каким человеком был Иисус – впрочем, и любой апостол, и Давид, и Моисей, и Авраам, не говоря уже об Адаме с Евой.
Знать, какие они были люди, хочется. Ведь об окружающих нас людях мы непременно знаем, какие они по своим психологическим характеристикам. Наш мозг непрерывно собирает материал для таких суждений – и правильно делает.
Так же поступает наш мозг, причём автоматически, когда читает Библию. Есть один шедевр такой работы – роман Томаса Манна «Иосиф и его братья», где не только Иосиф с братьями, но и Авраам, Исаак и Иаков изображены совершенно «как в жизни». Яркие личности с точными и глубокими характеристиками. Казус особенно примечательный, потому что теоретически Манн как раз исповедовал юнгианский подход к психике, декларировал интерес не к личному, а к безличному в человеке, к неким (на самом деле, несуществующим) универсальным матрицам в человеке. Декларировал, а на деле, будучи великолепным писателем, не мог не изобразить библейских персонажей абсолютно оригинальными, уникальными, непохожими друг на друга и ни на кого личностями.
Анализировать Священное Писание с позиций современных представлений о психике личности – это анахронизм. Конечно, какие-то характерные черты у героев Библии есть. Но «характер» - слово-то древнее, но обозначает оно вовсе не личные особенности. Забавно, но «черты характера» это масло масляное, потому что «характер» и означает черту, линию, проводимую пишущим человеком на «харатье», пергамене. У каждого свой почерк – и характер это почерк души, не менее и не более. Апостол Пётр – порывистый, запальчивый. Это легко прочитаемая черта характера. Но это – не личность. Две очень разных личности могут обладать схожим почерком – графология всё-таки это если не лже-наука, то очень вспомогательная научная дисциплина. Беда, если мы не чувствуем разницы между характером и личностью – значит, мы не очень современные люди, мы склонны к схематизму. Этот схематизм – результат коллективизма, когда человек воспринимается прежде всего как часть некоего целого. Личность же там, где человек – полноценное целое.
Парадокс в том, что «личность» - плод Евангелия. Само представление о личности в современном смысле слова появилось, конечно, много позже – в восемнадцатом столетии. В Евангелии нет этого слова. Евангелисты очень уступают в смысле психологического анализа любому из римских или греческих писателей своего времени. Психологические этюды Сенеки – тонна, мимолетное замечание Иоанна о том, что Иуда предал из жадности – пушинка. Конечно, психологическое измерение в евангельском тексте есть, но его художественные средства прежде всего – композиция и сюжет, а не анализ отдельного персонажа. В этом отношении Евангелие скорее комикс, чем роман. Однако, для рождения личности, освобождения её из коллективизма Евангелие важнее Сенеки, Монтеня, Толстого, потому что воскресение – это действие ради личности.
Когда мы мучаемся вопросом, как может кто-то погибнуть, если Бог добр, мы мучаемся вопросом о личном спасении. До Христа на Бога смотрят как на спасителя, спасающего целое – народ, семью, человечество. Христос – Бог, спасающий единичное – личность. Он воскрешает Лазаря, а не «Израиль», «Данию», «Украину». При этом, парадоксальным образом, Сам Он остаётся персонажем доличностной литературы. Личность ли Иисус? Конечно – как и Авраам, Исаак и Иаков. Вот какая Он личность – этого мы не узнаем до воскресения. Жаль, но надо потерпеть – чтобы выдержать личность Христа надо сперва выдержать собственную личность.
Перевести Евангелие на русский язык не так трудно, как объяснить русскому, что для Иисуса и Его соотечественников было естественно знать несколько языков. В разной степени, но знать. Русский вообще не понимает, зачем знать другие языки, а житель Востока не понимает, как можно знать лишь один язык. Это так, говоря языком «Повести временных лет», «даже до сего дня». Объясняют это обычно необходимостью торговать и торговаться: Ближний Восток — это-де перекрёсток торговых путей, хочешь жить, умей объясняться на куче языков.
Историки предпочитают не коммерческое, а управленческое объяснение. «Язык межнационального общения» появляется там, где появляются многонациональные империи. Персы завоевали Вавилонскую империю, но сохранили её язык — арамейский — как второй официальный язык, язык имперских канцелярий. Македоняне завоевали Персидскую империю, арамейский сохранили, но к нему добавили греческий язык - «койне».
Управленческий язык часто сохраняется даже тогда, когда управители поменялись. Индийский царь Ашока оставил в юго-восточном Афганистане надпись, когда там уже давно не было ни персов, ни македонян, - однако, надпись не на индийском, а на греческом и арамейском. В 75 году грузинский вассал понтийского царя Митридата VI увековечивает свои отношения с повелителем не на грузинском, а опять на греческом и арамейском.
Голландец лингвист Герард Массис, автор замечательной статьи о греческом языке как средстве проповеди Евангелия первыми христианами, не без горечи отмечал, что английский язык не исчез вместе с Британской империей. Голландский на Филиппинах, напротив, не закрепился. Английский остался вторым официальным языком в Индии и во многих бывших британских колониях, как французский — во французских, бельгийский — в бельгийских. Более того: английский распространился и там, где англичане никогда не управляли. Отчасти потому, что планете, которая превращается в одну большую деревню, нужен общий язык, но более всего потому, что английский кажется (и не зря) языком богатства, здоровья, успеха.
Евреи говорили на арамейском с тех пор, как их завоевала Вавилонская империя. Евреи заговорили на греческом, когда их завоевали греки. Это было реальное двуязычие. Это не означает, что Иисус говорил на греческом. Говорил Он, всё же на арамейском, и в Евангелии это дважды отмечено — даны фразы на арамейском греческими буквами, а потом дан перевод. Однако, вряд ли Он вовсе не знал греческого — ведь рядом с Назаретом был большой и именно греческий город Сефорис.
Когда к Иисусу приходят греки — а они приходили — можно предположить, что они говорили на арамейском. Однако, когда в «Деяниях» описывается приход Петра в дом к сотнику Корнилию — чистому греку — совершенно несомненно, что Пётр говорит с греком на греческом. Апостол Павел знал греческий и говорил на нём, видимо, лучше, чем на арамейском, не говоря уже об иврите, подобно другим евреям «диаспоры».
В любом случае, арамейский Иисуса был напичкан заимствованиями из греческого — начиная со слова «синедрион». С этим словом вообще замечательный казус: если надо было поставить его во множественное число, то окончание приделывали еврейское. Как в современном русском «баксы» - корень английский, окончание русское, значит, обрусели баксы, обрусели.
Ещё спустя пять веков после Иисуса раввины достаточно знали греческий, чтобы на нём шутить. В Талмуде сохранился совет: «Не говори, что будешь учиться, когда появится досуг — досуг может и не появиться». Совет явно был дан по-гречески и содержал милую игру слов, потому что «схоле» (откуда, кстати, и русская «школа», и русская «схоластика» - в русском греческих слов неимоверно много) на греческом означает и «учёба», и «досуг». Матушки, было ж время, когда то, что сейчас — школа, было отдыхом после занятий (военной подготовкой, говоря современным языком)! Так ведь и древние философы «перипатетики» - это от слова «прогуливаться». Гулёны! Позанимались делом, перебили персов, и пошли погулять и поговорить за бытие.
Другой раввин, объясняя, почему Бог допустил «рассеяние» евреев - «диаспору» - заметил, что сеятель рассеивает семена щедрым взмахом руки. Это означает, что он понимал, что еврейское «диаспора» - слово греческое, более того, понимал этимологию греческого слова («спора» - «семя»). Однако, после арабских завоеваний греческий евреям перестал быть интересен.
Еврейская диаспора не только называлась термином, взятым из греческого, - она и говорила по-гречески, и писала. В этом смысле неверно говорить, что Священное Писание было переведено на греческий для греков, по просьбе греческого повелителя — нет, оно для евреев переводилось. Евангелия писались на греческом не только для греков — для евреев диаспоры, не для «эллинов», а для «эллинистов». Книга Премудрости Соломона была изначально написана, скорее всего, на греческом — но евреем, который старался средствами греческого языка воспроизвести стиль языка древнееврейского. В конце концов, «синагога» - греческое слово! Да и «псалтырь».
Иврит был для еврея того времени таким же полумёртвым языком, как церковнославянский для современного русского. Понятным, но мёртвым. Особый язык для молитвы — довольно обычное явление во многих культурах (достаточно вспомнить латынь и санскрит). Обычное, но тревожное. Ведь язык — это средство общения, а Бог отвечает не каким-то «высоким стилем», а Самим Собой. Откровение никогда не совершалось «высоким стилем». Полагать, что язык Священного Писания должен быть «особым», означает затыкать Богу рот, делать идола из языка, ставить, говоря языком Иисуса, жертвенник выше жертвы. Вот если бы русские сменили русский на церковнославянский в быту, как израильтяне сменили идиш на иврит, тогда бы церковнославянская Библия зазвучала бы нормально.
Иврит в первом веке использовался, видимо, лишь для документов (и Священного Писания, конечно). Это можно сравнить с использованием церковнославянского шрифта в современной России. Пишут-пишут обычной гражданской азбукой, но в надгробных надписях вдруг появляется вязь. Словно от шока «в зобу дыханье спёрло» и человек перестаёт говорить и начинает вещать сдавленным голосом: «Понеже... Паки и паки... Аз есмь пёс смердящий»... Это не означает владеть церковнославянским как вторым языком («диглоссия»), это означает не владеть русским как языком скорби или языком молитвы.
Впрочем, современный иврит — далеко не язык Моисея или даже Даниила; например, в нём у глаголов появились спряжения по временам — людям, которые говорили на идише (то есть, на диалекте немецкого языка) было психологически трудно вернуться к языку без времён.
Всё-таки не нужда и не принуждение, не торговля и не управление вдохновляют людей на освоение другого языка, а потребность в общении с другим. Беда русских в том, что они хотели бы управлять, не вслушиваясь в тех, кем управляют. Военная психология, в результате которой страшно обедняется прежде всего сам русский язык. Язык любой общности людей, враждебных к окружающим, вырождается в жаргон.
Современники Иисуса не любили греков или любой другой народ, однако, не были к ним и враждебны. В этом смысле ситуация напоминала Европу средневековую, а отчасти и современную - ту часть европейцев, которые победнее, попроще, поменьше образованы: живут бок о бок немцы, французы, англичане, итальянцы, но друг на друга смотрят высокомерно и мыслят друг о друге недружелюбными стереотипами. Английский, однако, играет роль греческого в античную эпоху — его знают далеко не все, но его знают все, кто стремится подняться вверх по социальной лестнице. Даже французы.
Греков в Святой Земле было много, римлян — мало. Греки тут жили, римляне держали тут гарнизоны. В результате из латинского языка в еврейский были заимствованы лишь военные термины. Приговоры выносились на латыни, но переводились на греческий — не для греков, для евреев. Отсюда и три надписи на кресте (кстати, евангелисты называют латинскую надпись - «ромейской»; спустя полтысячелетия «ромейской» стала Византийская империя, такие вот причуды Второго Рима).
Борьба за чистоту языка - «пуризм», своеобразное языковое фарисейство («фарисей», «перушим» - «пурист», «чистюля») была уделом редких фанатиков. Бар-Кохба, руководитель восстания против власти Рима, в какой-то момент, видимо, решил отказаться не только от использования греческого (два письма из лагеря восставших на этом языке сохранились) — он, предполагают историки, решил даже заменить арамейский ивритом (впрочем, остался Бар-Кохбой, а на иврите должен был бы быть Бен-Кохба). Писем, правда, уцелели считаные единицы, так что статистика тут довольно хрупкая, а главное — в одном письме Бар-Кохбы на иврите встречается грецизм, что характерно — из жаргона тюремщиков, тот же термин «асфалея», который в Деяниях (5,23): «Темницу мы нашли запертою со всею предосторожностью». Потому что борьба за чистоту языка одно, а тратить время, чтобы подыскать на церковнославянском аналог обороту «забить в колодки» - некогда.
От этой зэковской «асфалеи» русское «асфальт», так что «в асфальт закатаю» - очень евангельское выражение. Вообще, «отголоски» греческих слов — неудержимо забавный поток историй. Тут есть свои закономерности: например, греческие названия древних палестинских селений исчезли, а вот те поселения, которые сами греки и создали, сохранили свои греческие имена, хотя искажённые (Тивериада — Табарийе, Неаполис — Наблус, Пентакомия — Фандакумия).
Французское название субботы - «самди» - искажённое латинское «Sabati dies», «субботний день». Греческий глагол «колафус» - «бить кулаком» - проник сперва в латынь («колапизаре») и встречается во 2 послании коринфянам в знаменитой фразе про то, что у Павла есть какая-то болячка и ею «ангел сатаны» Павла «колафудирует», чтобы тот не превозносился. В Средние века глагол сократился до «колп», а в современном французском это короткое «ку», «удар» - например, «государственный переворот» - «ку-д-этат». Чтобы, значит, государство не превозносилось. Слово же «геенна» у французов превратилось в «жене», слово с неимоверно широким диапазоном значений, от простой «неловкости» до «пытки».
